«Всю жизнь с самого детства все иррациональное, в особенности связанное с исследованием временных причинно-следственных связей, у меня вызывало и вызывает какое-то тревожное, священное и жуткое, смертельное и притягательное ощущение причастности моей потаенной сущности к неким истинным для нее, невыразимым, необъятным и, судя по всему, нечеловеческим вещам, системам и реальностям, проникновение в которые оплачивается чудовищными, по человеческим меркам, ценами. Так вот, необходимо решиться обречь себя на безумную, крамольную, смертельную охоту за этим глубинным знанием — ухватить за хвост, за тень, спиздить, в конце концов, это изначальное, невыразимое, единственное знание, которое — суть всего. Все, что я делаю это попытка извлечь из себя его, ибо ощущаю себя его хранителем. Все мои настоящие песни — только об этом. Это и Русское Поле…, Мясная Избушка, Прыг-Скок, Про Дурачка. Это векторы, указатели. ничтожные, тщедушные, конечно. Но благодаря им я сподобился ощутить суровый, зловещий и праздничный сквознячок из чуть приотворенной двери, лучик из дверного глазка. Для меня единственно важное из всего, что происходит со мной и вокруг меня — эта вот открытая дверь, постоянное ожидающее присутствие истинного, родного начала, существующего параллельно всей этой дешевой бутафории. И творчество это в некотором роде трамплин туда. И, наверное, поэтому человечеством, отчетно или безотчетно, но твердо и жестоко искореняются носители, хранители и, тем более, — воплотители этого Имени Имен. Для масс это инстинкт самосохранения. Это страх и ненависть перед чужаком, врагом их природного, естественного порядка. А, впрочем, все гораздо сложнее. Все, что я тут говорю это так, модельки, которые я строю и которые работают для меня в настоящий момент. Этакие картонные зайцы на игровом поле»
(Егор Летов, 1990г.)
